Диане страшно.
И это чувство дезориентирует амазонку, практически выводит ее из строя, заставляет действовать импульсивно, допускать ошибки. Ей не хочется этого признавать, но ей действительно не следовало буквально-таки похищать Сти... Франклина Фостера с того склада, а после отдавать приказ Киборгу. Вся ответственность целиком и полностью лежала на ней, и она готова была встретиться с последствиями лицом к лицу. Но ей все же не пришлось. Может быть и Брюс, и Виктор совершенно не скрывали, что они не одобряю ее действия и считают их, как минимум, непродуманными, оба встали на ее сторону перед всем остальным миром, выставив все как заранее спланированную акцию, заявляя, что у них была информация, что эта группировка может угрожать не только одному городу, но и их стране, списывая произошедшее на случайное совпадение, а действия Дианы - попыткой спасти их агента, который мог бы оказаться в смертельной западне. А передатчик она вырубила, потому что ее личность продолжала держаться в тайне от большинства разведывательных агентств. А усилия Брюса помогли даже вывернуть это в свою пользу, еще раз подтвердив необходимость вывода Лиги Справедливости на новый, официальный уровень, который предполагал бы сотрудничество и обмен информации.

Но если честно, дочери Зевса впервые за все время ее существования, действительно было наплевать, что о ней могли подумать.
Её Стивен Тревор был жив. Это единственное, что ее волновало. И поэтому Диана боялась - боялась, что все происходящее лишь сон или еще хуже, навеянный кем-то из ее врагов мираж_ лишь иллюзия, призванная вывести из строя Чудо-Женщину и пошатнуть ее авторитет в глазах общественности, очернить ее репутацию и может быть даже открыть всему миру настоящую правду о ней. Правду, к которой никто не готов. Боги и монстры существуют по сей день.

Сердце предательски пропускает пару ударов, а после нагоняет их в ускоренном ритме, когда их пальцы на мгновение соприкасаются и она заглядывает в глаза мужчины. Боги, как же он красив. Она не отрывает взгляда от его лица, внимательно наблюдая за его реакцией, замечая бледность, появляющуюся, а после меркнущую улыбку, задержанное дыхание, когда приходит узнавание. Непроизвольно, она делает полшага вперед, оказываясь на расстоянии руки от него, борясь с желанием обнять его и поцеловать, вложив в поцелуй все свои чувства. Вместо этого Принц лишь прикусывает нижнюю губу, пытаясь понять, как она может помочь ему. И что вообще, великий Зевс, тут происходит. Каким-то совершенно непостижимым образом, но Диана была уверена на сто процентов, что перед ней сейчас именно её Стив, тот самый, который пожертвовал свою жизнь, чтобы спасти других. Тот самый, кого она не переставала любить даже по прошествии целого века.

- Бельгия, а если быть точнее, Ничья Земля, ноябрь, 1918 год, - на губах против воли появляется несколько грустная улыбка, стоит Диане вспомнить тот день, а после ту единственную ночь, которую им довелось провести вместе. Сейчас Принц с иронией думала о том, какой наивной она была тогда, а на щеках появлялся румянец от смущения, когда она вспоминала их первый откровенный разговор на лодке по пути в Лондон. Что же, Стив Тревор переубедил ее. Но ей стоит вернуться в настоящее, потому что оно гораздо важнее. Его слова заставляют ее сердце биться чаще, а горькому комку встать поперек горла, мешая дышать и говорить. Ей требуется долгое мгновение, чтобы унять волнение и взять контроль над телом.

- Это наша.. моя команда, они помогали мне во время Первой Мировой и после неё, - она подходит еще ближе к мужчине, вставая рядом с ним, чтобы тоже видеть фотографию и протягивает руку, указывая на мужчину по свою левую руку, - Это Вождь, а рядом с ним Чарли, он отлично пел, но вот стрелял не очень, - Диана мягко улыбается, позволяя светлой грусти о своих друзьях накрыть ее. Ей довелось похоронить их всех, и это наложило на амазонку определенный отпечаток. - А это Самир, - указывает пальцем на мужчину в забавной шапочке, не позволяя себе утонуть в своих переживаниях. Она уже оплакала их всех. - он был шпионом и знал чуть меньше языков, чем я, - Принц с ностальгией вспоминает их не прекращающиеся споры по этому поводу.
Грудь сдавило в предвкушении самого трудного. Остался последний неназванный человек на фотографии. И этот человек стоял сейчас рядом с ней. Дочь Зевса делает ненужный ей лишний вдох, называя его имя.

- Капитан Стивен Тревор, и мне жаль это говорить, но у него не осталось... - горло сдавило спазмом, Диане приходилось сдерживать рвущийся изнутри всхлип, - Его род прервался, - она все же находит в себе силы продолжать их разговор. Принц негромко смеется от его попытки пошутить и разрядить обстановку, но страх сильнее сдавил ей грудную клетку - ей казалось, что кто-то нанес ей сильнейший удар в живот, выбивший из легких разом весь воздух.

- Мне жаль, но я действительно не знаю, что происходит и как я могу помочь тебе. Ты... ты не просто выглядишь, как он, твои сны могут символизировать воспоминания, но я никогда не сталкивалась с подобным,  - беспомощность и незнание, что делать дальше, неимоверно раздражают Чудо-Женщину, но возможно, сейчас действовать должна Диана. И, поддавшись внезапному порыву, амазонка подается вперед и положив руку на щеку мужчины, мягко поднимает его лицо и поворачивает голову к себе, прежде чем прикоснуться к его губам в нежном, но чувственном и коротком поцелуе.

Великий Панем.
Город-государство, построенный на развалинах старого мира. Капитолий — столица государства, неизменно поражает воображение, заставляя вас приоткрыть в изумлении рот. Вокруг роскошь и золото, а на деле это лишь пыль, старательно пускаемая в глаза обывателей, задабривая их и старательно отвлекая внимание от происходящего за границами столицы. Власть находится в руках одного человека, обладающего нужными связями и огромным состоянием. Система работала идеально. Тринадцать дистриктов разделили между собой обязанности, каждый знал свое место и свою цель — общее благополучие. Тоталитарная диктатура. По опыту прошлых лет могу заметить, что этот режим является наиболее выгодным и перспективным. Сильная власть обеспечивает достаток и безопасность своих подданных. Вот только не все способны видеть перспективы. И не все оказались готовы мириться с временными неудобствами, словно забыв уроки прошлых лет. Сильное государство основано на крови, и это совершенно неоспоримый факт. Панем выбрал сценарий Рима, и не прогадал. И пусть наши истории получили свое начало на территории древней Греции, которая сейчас скрылась под метровым слоем воды, достичь пика нашего могущества мы смогли только в Риме. Виктория всегда была сильнее. И более жестокой, беспощадной. Она не прощала неудач и проигрышей. Она всегда умела красиво мстить. Но тем не менее, она — это я. Я никогда не умела контролировать смену сущностей, пусть и отчаянно пыталась. Мое окружение влияет на то, кем я буду, как бы странно это не звучало. И последние века я провела, как Виктория — жесткая, резкая, наглая, уверенная в себе. Она не умеет уступать. Головная боль стала моей постоянной спутницей, наравне с голосами десятка личностей в моей голове. Но громче всех звучит её голос.

Панем пал?
Эхо недавно прокатившейся войны до сих пор чувствуется.
Это и повисшие в воздухе отчаяние и страх, щедро приправленные горечью и скорбью. Это и повсеместные разрушения, которые со временем будут ликвидированы. Это затравленность в глазах людей, которые спешат поскорее оказаться в иллюзорной безопасности своих домов. Это отряды миротворцев, которые стабильно, раз в час, патрулируют улицы городов, высматривая потенциальных мятежников. Это восемьдесят процентов ложных арестов и сорок пять процентов ошибочных казней. Единственный способ восстановить порядок и доказать свою власть — это применение силе. И правительство не скупится на вооружение, ужесточая меры контроля. Виктория торжествует, празднует победу. Это её достижение. Её никогда не смущала проливающаяся во имя великой цели кровь. Возможно, мне тоже стоит махнуть на подобное рукой. Люди неизменно придумывают способы убить друг друга. И им не требуется вмешательство богов.

Катастрофа, ставшая результатом войны богов более тысячи лет назад, едва не стерла человечество с лица земли. Землетрясения, извержение всех вулканов одновременно, наводнения, глобальное изменение мира — в один момент погибла примерно треть людей, а в последующие годы еще столько же от голода и локальных стычек. Потребовалось не менее десятилетия, чтобы ликвидировать последствия и хоть как-то скоординировать действия лидеров государств, оставшихся в живых. Мир сильно изменился за прошедшие сотни лет. Во всем. Часть материков оказалась погружена под воду, исчезли привычные государства и страны. Теперь не имела значение национальность или раса человека, на первое место выдвигалась польза, которую о мог принести. Ценились военные, медики, ученые, на второй план отступали учителя, менеджеры и другие офисные работники. Стань полезным — или умри. Жестоко, но действенно. Не сразу, но тем не менее, люди приспособились. В этом особенность их расы. Они неизменно выживают. Это всегда меня интриговало в них, поэтому я не отказывала себе в удовольствии жить среди них. Иногда влюблялась даже, проживала с ними жизнь, пока не появился он.

Вам всем знакомо его имя.
Александр Македонский. Ричард Мортон. И еще несколько имен, которые он примерял на себя. Мне все же удалось добиться своего. Он получил бессмертие, став моим до конца времен. Вот только конфликты между нами не исчезли. Даже став новым богом он так и не понял. Не смог почувствовать влияния смертных на нас в полной мере. Я никогда не пыталась скрыть от него свою истинную сущность, но он всегда считал это не более, чем игрой. Так и не осознав тот факт, что у меня нет контроля над всеми моими сущностями. Да, во все времена существует лишь одна богиня победы, вот только ее представляют всегда по-разному. И это действительно влияет на мою личность, изменяя черты моего характера. Подстраивая по какие-то нормы и образы.

Вследствие всего происходящего у меня случилось расстройство личности. А головная боль и вовсе сводила с ума.
Поэтому я не знаю, что именно мною руководило, когда я шептала новому президенту Капитолия свою идею. Восставшие дистрикты должны заплатить за свое преступление. И уничтожения номера Тринадцать недостаточно. Каждый год каждый дистрикт должны отправлять двух детей, мальчика и девочку, в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет, на специальные Игры на выживание, в которых в живых останется только один. Да, я невольно вспомнила легенду о Минотавре и возможно вдохновилась ей, если можно так сказать. И вот я смотрю на смертных с Олимпа. И не могу найти в себе сил испытывать угрызения совести. Они это заслужили.

Я чувствую твое недовольство, Александр, — намеренно использую имя его прошлой жизни, скрещивая руки на груди. Я стою на краю мира, на Олимпе, наблюдая за подготовкой к первым играм. Я всего лишь дала им идею, они же сами довели ее до совершенства. И после этого боги жестоки? Я вижу перспективы, и я знаю, чем все закончится. Какие Игры и почему станут последними. Может быть изначально мои действия были лишь необдуманным порывом, сейчас я твердо осознаю тот факт, что именно так и должна сложиться история человечества.

Автомобиль, принадлежащий ВВС США, вез Саманту в гору Шайен. Она смотрела в окно, но совершенно не видела, что там происходит, погруженная в свои мысли. Ее сердце бешено колотилось от переизбытка адреналина и пыталось выскочить наружу — толи от радости, толи от волнения. А может от того и другого разом. Она уже знала о нападении на базу звездных врат, совершенное через эти самые врата к тому моменту, когда ей сообщили о новой миссии. На Абидос отправят развед отряд и она в его составе. В тот момент она готова была прыгать от радости — ей доведется пройти через пространственный тоннель! Она могла об этом только мечтать. Да что там, она об этом мечтала уже четыре года, с тех пор, как попала в программу ЗВ. Каково же было ее разочарование, когда в прошлый раз эта возможность буквально уплыла из ее рук из-за непредвиденных обстоятельств. Но теперь все иначе. Ее утвердили в состав отряда (спасибо Хаммонду), и никакие факторы не помешают ей попасть на ту сторону врат теперь. Она уже изучила список тех, кто отправится на Абидос. Разумеется, среди них был О’Нилл и два его человека, как уже имевшие необходимый опыт, а так же еще несколько солдат. И сейчас ей предстояло познакомиться с ними. Прибыв на место, Картер при сопровождении спустилась на лифте на самый нижний ярус, где располагались сами врата и пункт управления. Она бывала здесь раньше, но еще не видела их полного запуска. По дороге ей сообщили, что брифинг уже начался и ждут только ее. Уже подходя к переговорной, она услышала обрывок диалога:
— Картер наш специалист по звездным вратам — произнес Хаммонд.
— Откуда он переведен? — в этот момент Сэм уже зашла в помещение и поэтому тут же внесла поправку, стоя еще в дверях.
— Она переведена из Пентагона — войдя внутрь, она заняла позицию около свободного стула, как раз напротив говорившего. Учитывая, что он был единственный полковником из присутствующих, с кем Картер не была знакома, она сразу же догадалась, что это и есть тот самый Джонатан О’Нилл.
— Полковник О’Нилл, капитан Саманта Картер к вашим услугам — представилась она, отдав честь и рассматривая стоявшего перед ней мужчину. Высокий, средних лет, с темными проницательными глазами, довольно привлекательный не смотря на седину. Хотя это к делу не относилось. Его товарищи тут же постарались задеть ее, но она с привычной легкостью парировала все колкости. Женщине в этом патриархальном мире довольно сложно вращаться в таких кругах, поэтому нужно иметь острые зубки и уметь за себя постоять. Картер умела.
— Тот, кто впервые пройдет через звездные врата, должен подготовиться к том, что его ждет — начал О’Нилл, явно стараясь запугать Сэм предстоящими трудностями. Только это было не так-то просто. Да, у нее не было практического опыта перехода через врата, чем могли похвастаться трое сидящих перед ней мужчин, но зато в теории она знала об этой технологии такое, что им даже не снилось. Поэтому любые слова о предстоящих сложностях она встречала улыбкой.
— Я помню ваш отчет первой миссии. Я готовилась к этому всю жизнь — постаралась успокоить полковника Саманта, всей уверенностью в голосе давая понять, что о ней не стоит беспокоиться. И вновь последовали комментарии от сослуживцев О’Нилла. Кавальски и Фаретти — вспомнила Картер. Но и здесь она с легко парировала, объясняя все их страшилки научными заключениями. Но вот полковника явно не обрадовало нахождение в отряде еще одного ученого, о чем он не преминул сообщить генералу. Сэм внутренне напряглась, готовясь к длительной обороне — на теплый прием рассчитывать не приходилось. Но теперь Хаммонд заступился за нее, давая понять, что ее место в этой миссии решено. Девушка даже мысленно выдохнула. Ее хотя бы внезапно не выгонят с миссии — она здесь на законных основаниях. Хотя попробовали бы они это сделать. Кажется, стоит немного прояснить ситуацию.
— Я изучала технологию звездных врат за два года до того, как Даниэль Джексон привел их в действие и вы двое прошли через них. Мне тогда следовало пройти туда. Вы и ваши люди примете тот факт, что теперь я туда попаду? — пояснила Сэм, заканчивая свою речь с откровенным вызовом, даже не смотря на то, что О’Нилл был старше по званию. Она прекрасно видела, что он не доволен ее участием в миссии. Ее раздражали эти шовинистские замашки и она с привычным упорством готова была доказывать, что находится здесь не просто так.
— При всем уважении, доктор… — начал было полковник, но она прервала его. Внутренне Картер начинала потихоньку закипать. Из-за этой троицы, возомнившей, что они априори круче и важнее по половому признаку, они вынуждены тратить время брифинга на выяснение отношений. Но и пропустить все это мимо ушей и скромно промолчать Саманта не могла — ее внутреннее «я» требовало самоутверждения и расстановки всех точек на I.
— К человеку принято обращаться по званию, а не по профессии. Зовите меня капитан, а не доктор — с едва уловимыми нотками ехидства в голосе попросила Сэм.
— Участие капитана Картер не прихоть, а приказ — вновь вмешался в перепалку Хаммонд.
— Я офицер ВВС, полковник, как и вы. И то, что мои половые органы находятся внутри, а не снаружи, как у вас, не значит, что я не справлюсь с тем, с чем справляетесь вы — судя по взглядам Кавальски и Фаретти, им она тоже не нравилась и все ее слова они в серьез не воспринимали, но за ее диалогом с О’Ниллом наблюдали с большим интересом. Пожалуй, будь у них такая возможность, они начали бы делать ставки.
— Ничего не поделаешь с тем, что вы женщина. Я люблю женщин. А вот с учеными у меня всегда небольшие проблемы — лениво заметил полковник, все больше раздражая Картер своей самоуверенностью.
— Полковник, я больше ста часов провела на вражеском корабле во время «Бури в пустыне». Этого хватит? Или мне заняться армреслингом? — привела еще один довод Саманта. Это начинало надоедать, но, кажется, они оба были слишком упрямы, чтобы отступить. Наверное, это могло продолжаться еще долго, если бы в их спор не вклинился один из офицеров. Теперь капитан превратилась в слушателя, боясь упустить какую-нибудь важную деталь. В ходе брифинга у нее появилась возможность услышать от полковника не очередную колкость в свой адрес, а вполне разумное замечание на тему «Почему не стоит закапывать врата». Что ж, он мог приводить доводы не только в спорах с женщинами, ибо в данной ситуации она была с ним солидарна. Ничего особо важного так и не сказали. Разве что генерал одобрил переход на Абидос. В конце совещания Сэм встретилась взглядом с О’Ниллом и подумала, что может быть, он не так уж и плох, просто им стоит немного привыкнуть и узнать друг друга получше.
Когда отряд был готов к миссии, все собрались в зале врат. Картер впервые наблюдала полную активации врат и образование горизонта событий. Это было потрясающее зрелище! Даже сложно было представить, сколько энергии потребляло и перерабатывало это устройство для создания тоннеля между двумя планетами, разделенными сотнями, а может и тысячами световых лет. Это было невероятно. Хотя подсчитать расход было как раз таки реально. Любой ученый мог бы отдать душу только за то, чтобы это увидеть, а ей доведется пройти этот путь и оказаться с другой стороны. Раньше она только мечтала об этом и вот, наконец, мечта станет явью. Что ждет ее с той стороны? Нет, что ее там ждет она приблизительно представляла — читала отчет О’Нилла и не раз. Но сам переход. Путешествие должно длиться секунды, но какие ощущения она испытает при переходе и после него? Все это тоже было в отчете полковника, но Картер рассматривала процесс с точки зрения науки и поэтому копала глубже. Ее тело будет расщеплено на атомы, а может быть и на куда меньшие частицы, а потом будет воссоздано в миллионах и миллиардах миль отсюда в том же порядке. Разве это не чудо? Да, будет немного некомфортно от компрессии, необходимой для восстановления плотности тела, но оно того стоило. Пока Хаммонд давал последние указания, Саманта словно зачарованная наблюдала за вратами. Но нужно было отправляться в путь. Отряд вошел в горизонт событий и остались только она и полковник.
— Капитан? — произнес О’Нилл.
— Не волнуйтесь, я вас не разочарую — произнесла Сэм, с широко раскрытыми глазами изучая представившееся зрелище. Переполненная эмоциями, она совершенно забыла, что совсем недавно злилась на него.
— Отлично. Но я только хотел сказать дамы вперед — сказано без ехидства, но даже его капитан сейчас пропустила бы мимо ушей — врата были куда интереснее и заполняли сейчас все ее мысли.
— Я вам понравлюсь, когда вы узнаете меня лучше — улыбнулась Картер, отвлекаясь наконец от врат. Ее настроение сейчас было на высоте и она готова была полюбить кого угодно, даже этого самоуверенного полковника.
— Я уже вас обожаю, капитан — саркастично заметил Джонатан, но Саманта не обратила внимания на его интонацию. В ее голове уже происходили различные вычисления.
— Боже мой! Посмотрите на это! Энергия, которую излучают врата для создания пространственно-временного тоннеля невероятных размеров. Правильнее сказать, астрономических — Картер протянула руку и коснулась того, что казалось поверхностью воды. От ее прикосновения по линии горизонта разошлись волны — Видно даже колебание поверхности — восторженно добавила девушка. Однако в полной мере восхититься работе врат и всплескам энергии на границе тоннеля Саманте не удалось — ее бесцеремонно схватили за рюкзак и толкнули прямо в горизонт событий. Мир вокруг закружился.

[indent] руки грязные жадны до богатства и власти ; с пальцев давно не смывается застывшая кровь ; а славу победителя не стереть ничем. кеттердам продолжает дышать воздухом вредным, жить в своё удовольствие и существовать. бочка до сих пор источает смрад застывших навеки в подворотнях тел непрошенных гостей ; бочка будто притягивает нечестивые души убийц и воров , а ещё бессмертных (как кажется им же самим) храбрецов (будет вернее сказать глупцов). только война, говорят, закончена. и хотя бы днём больше не слышно криков и выстрелов ; вся власть сосредотачивается в одном единственном месте. грязные руки тянутся всё дальше, когтями острыми вцепляясь в неверующих и сердца их (бьющиеся в унисон с трупным зловонием, оставшимся после побега очередной мерзкой крысы) вырывая с корнем / без жалости, знаете ; без толики сожалений по неугодным ; без молитв над их лицами, застывшими в ужасе. грязные руки не верит в богов ; боги давно отказались от благословений в его сторону. он не убийца вовсе ; пусть и кажется, что губы его растягиваются в демонической ухмылке. он поддерживает привычный кеттердаму (аду) стиль жизни ; где человеческая не стоит ни гроша.

[indent] каз бреккер не спит по ночам и забывает про дрёму посреди дня. его не мучают кошмары или плохие сны ; его голову не посещают мысли о смысле бытия. он не тот страшный монстр, перегрызающий глотки невинным по ночам. но казу бреккеру до сих пор доносят сообщения о его лучшем друге, сбежавшем, поджав свой хвост, подальше от этих мест. каз смотрит и отмечает передвижения все в своей памяти, чтобы не упустить / отпустить. он контролирует всё от и до, ведь так проще править этим чудесным балом с гостями странными. смесью шутов и коршунов ; они всё ещё прячут за спинами своими клинки острые и выжидают подходящего момента. но каз бреккер становится более осторожным в своих действиях ; если раньше наперёд десять шагов, то теперь около тридцати. да только теперь он не выживает, а живёт. в этом мире опасном и продажном, считая его своим домом и лишь изредка оглядываясь назад.
там царствует идеальная тишина.

[indent] у него сердце невместительный кладенец ; хранит он там обиды и месть на самом видном месте, и прячет свою скорбь с печалью где-то в потайной ёмкости. бреккер, несмотря на все поверья и местные байки, всё ещё остаётся человеком. способным чувствовать и тосковать ; когда встречается с купеческим сыном лицом к лицу за дружественным обедом (обсуждая между делом ход торговли и прочую скучную для людей обычных муть). уайлен обязательно спросит про них ; как они и где обитают? бреккер не откроет свои секреты. даже близким ; даже тем, кто прошёл с ним эту беспощадную войну. он ответит уклончиво про всех ; скажет, что не отслеживает их действия и перемещения (очередная такая простая ложь). хотя прикроет глаза устало, когда не будет видеть единственный оставшийся вместе с ним соратник и друг ; попытается в одну из ночей забыться и не вспоминать больше никого, но получается паршиво. суровее взгляд и над переносицей мрачный недуг — он выносит вердикт виновен без суда и казни ; на его перчатках, вычищенных до блеска почти, отпечатки тех, чьей кожи он касался в последний раз. виновен перед всеми (а больше всего перед зеник, чья улыбка в каждом прохожем меркнет и растворяется также внезапно ; максимально перед хельваром, чью жизнь не уберёг, несмотря на свои обещания). у него выжженная шестёрка на коже ; выжженная в области груди // чернилами увековеченная над той самой «р», перечеркнувшей (нет) всю его историю.

[indent] бреккер проводит по клюву чёрному осторожно (он обнажает себя перед ним, веря в птицу свою верную). а ворон мудрый прикусывает фалангу пальца, скрепляя узы обещанием, что доставит обязательно письмо драгоценное, что сжимает в лапах своих сильных. каз наблюдает, как верный друг его встрепенётся от дождя за окном ; расправит крылья и унесёт вести правдивые вместе с собой. провожает взглядом гордую птицу, что меркнет в кеттердамском тумане и идеально сливается с местностью. он обязательно доставит последние новости и доброго здравия пожелания той, чьё сердце отдано морю. каз слишком резко развернётся от окна, желая доброго пути ; потом закроет ставни неплотно и скроется в полумраке убежища своего. зная, что через несколько дней вернётся с сообщением с того конца света. где нет конца и края свободе бескрайней ; где душа родная странствует в поиске приключений и освобождений. каз бреккер спускается вниз, встречая своих преданных воронов очередным заданием и игрой азартной, которые они любят больше, чем собственную жизнь.

[indent] раз — смерть кусает за босые пятки. два — ворон любимый отсиживается в своём укромном месте, ожидая нового послания от своих хозяев. три — каз стискивает зубы сильно. до желвак, выступающих от негодования в области скул. он знает про людей, что по его душу пришли с другого конца кеттердама ; ему известно, что чуть не подстрелили крылья его воронам. и пока перья взъерошивает соратник его раздражённо, бреккер притаивается в своём убежище. он снова охотится на жертву, пусть и знает наверняка откуда явился загадочный чужак. тактическое отступление — расставлять капканы и выжидать хитро, пока зверь этот невидимый попадётся прямиком в его лапы. учитывая глупые следы, оставленные в области вечного пребывания вороньих стай. у вас с морскими просторами разорвана связь ;
[indent]подожди немного, подожди ещё чуть-чуть, мой верный друг.

[indent] отсчитывать дни и недели — каз верит, что вскоре отправит благие вести ; оставит привычную подпись в самом низу долгожданного письма. мы обязательно свидимся вновь, — ссылаясь на текст без эмоций, где (ты же придёшь помочь?) привычные бреккеру намёки на скорые планы. надеяться, что появится однажды сама ; зайдёт бесшумно в воронье гнездо и будет упрекать своими богами, не имеющими смысла/воли для него. каз прикрывает свои уставшие глаза. весна давно уж пришла, так почему же эта боль ещё не прошла? он внутренностями монстров своих кормит день ото дня ; ненасытные тянут свои лапы, память намереваясь навсегда его забрать. он не проходит больше через главный вход ; его совесть обязательно сожрёт. за тех, кого спасти не сумел ; за тех, чьи страдания мерещатся и ноющей отдают в висках. бреккер наперекор судьбе снова идёт ; ожидая услышать когда-нибудь знакомые такие слова. только ни упрёка, ни тени сбоку, скользящей вдоль скользких от дождя стен.
неделями позднее каз замирает посреди улицы. всего на мгновение. сопровождающие не слышат ничего ; да только для его ушей эта тишина услада и сюрприз неожиданный. он не сжимает трость в своей руке сильнее, опасаясь внезапного нападения. не оборачивается, чтобы не спугнуть призрачного гостя ; уголки его губ слегка приподнимаются на долю секунды. как приветствие, как выстрел в небо. кому-то разрезать эту пугающую кеттердам тишину бы ; а ему гораздо теплее за грудной клеткой ; и как забавно же, что ты, милая, забыла его слова
[indent] ; я всегда поймаю тебя ;

[indent] каз бреккер заставляет всех ждать. чего? им этого никогда не понять. перемещается по городу специально один ; она подобралась слишком близко. и даже цокает неодобрительно языком, неужели инеж растеряла в море весь свой былой настрой? он дразнит будто. снова и снова. где навыки твои хвалёные? и чувство, будто играют они в давно забытые догонялки. одним вечером он не ощущает её присутствия. как в старые (не добрые) времена, когда прятаться пыталась даже от него. шумно воздух втянуть через приоткрытый рот — гвоздики перестой уловить в воздухе полёт. не отстаёт ни на шаг, даже когда ускоряет шаг. спешит будто бы на встречу ; а сам подгоняет, на развязку истории этой намекает. привычно из охотника превратиться в жертву ; они слишком долго прожили бок о бок вместе. достаточно, чтобы предсказывать любой её шаг. достаточно, чтобы вынырнуть из собственного ночного кошмара и вернуться к таким свежим своим ранам. инеж гафа, кажется, пытается понять. слышишь ли, помнишь ли? ту невидимую окружающим связь, переплётённую из самого прочного волокна (каз не перерезает её спустя эти месяцы долгие ; закаляет разлукой свой острый слух ; из строчек вытаскивает запрятанную свою грусть).

[indent]^{; ты писала, что любишь морские закаты и слышишь сирен песнь манящую. восхищённо упоминала победу последнюю свою. указывала координаты посещенного причала. и ни разу так ты и не сказала, что скучала по прошлому (не)давнему своему ;}

[indent] что привело её вновь? в этот забытый навеки приют? бреккер сам следит за её передвижениями, когда не занята этим она. у него глаза и уши по всему кеттердаму ; она не знала (да и откуда ей было знать?). и этим утром безоблачным, безмятежным, он шагает медленнее обычного ; хромая нога причиняет беспокойство — ловкая с сочувствием игра. приближается всё ближе, каз слышит её по левую сторону, заворачивая резковато налево за удобно расположенный дом. прячется в чёрной тени, задерживает дыхание. по-детски дожидается её вот так. ближе. ещё немного. остался один чёртов шаг. её силуэт хрупкий поглощает та же самая тьма ; бреккер делает выпад вперёд. хватается за её руку правую в области предплечья ; левую перехватывает по инерции (помнит всё ещё её стремительные рефлексы ; не сомневается, что рассталась она легко со своим преданным клинком). в это угол проклятый не проникает никакой солнечный свет ; каз бреккер щуриться по-лисьи, отмечая, что другой призрачная девушка не стала. он многое хочет сказать сейчас, да только сдерживает порыв своего негодования (почему пряталась и раньше не появлялась?). это ему стоило бы извиниться : она прибыла сюда из-за тебя. ему бы сказать, что возвращению (видеть снова) рад. да вместо приветствий — усмешка любимая. лицом к лицу стоять и произнести лишь :
— ты не меняешься, инеж.

Ванда не живет. Просто существует последние пару недель, выполняя какие-то автоматические действия. Весь мир потерял для нее краски. Остался только красный.

Каждый день был похож на предыдущий. Проснуться. Принять душ. Позавтракать, читай, поковырять вилкой яичницу или омлет и выпить несладкий кофе. Навестить Пьетро и в очередной раз услышать "Никаких улучшений, к сожалению, но он стабилен". Ведьме хотелось выть от этих холодных безжалостных слов, но она лишь кивала, выдавливала из себя вежливую улыбку да какие слова благодарности и уходила. Выбирала наиболее уединенные уголки, где никто ее бы не потревожил. Ей не хотелось никого видеть. Ей не нужна была их жалость и забота. Ее дом был уничтожен, буквально стерт с лица земли. Ее сердце билось сейчас за счет многочисленной аппаратуры в стерильной палате. Ванда даже пыталась выйти на связь с Эриком или Лорной, но наткнулась лишь на глухую стену. Чарльз Ксавьер также не смог [или может быть не захотел] ей помочь.

Ей просто некуда было пойти.

Но находиться рядом с Мстителями было невыносимо. Ванда не чувствовала себя в безопасности, не могла расслабиться, окруженная бесчисленными агентами и героями Земли. Единственный, с кем ей было относительно комфортно, кто был свидетелем ее изменений, кто помог ей определиться и кому она не причинила непоправимого вреда, Клинт Бартон отбыл в неизвестном направлении вскоре после того, как медики разрешили. До этого Максимова буквально льнула к лучнику, видя в нем необходимую поддержку. В конце концов, Пьетро пострадал именно защищая Бартона. А все остальные пострадали из-за неё. Ведьма не осознавала в полной мере, что именно она делает. И самое главное, как именно она это делает. И все чаще Ванда ловила себя на мысли, что от пуль пострадал не тот близнец. Пьетро заслуживает жизни гораздо больше, чем она.

Новоприобретенные способности ее пугали. Барон и влияние скипетра что-то окончательно сломали в ней — какие-то внутренние барьеры, стерли тонкие границы дозволенного, подтолкнули к самому краю. Безумный демон сидел в ее голове и каждое мгновение рвался на свободу, жаждал крови. Максимова сходила с ума, слушая его манящий шепот и сжимая виски тонкими пальцами с неизменными дешевыми кольцами [это все были его подарки, поэтому Ванда скорее умрет, чем расстанется с ними]. И иногда ей так хотелось поддаться, прислушаться к голосу_ с д а т ь с я. Просто перестать сопротивляться, опустить руки. Демон обещал ей исполнение самого главного желания взамен на послушание.

Впрочем, Штрукер тоже много чего им обещал. И Магнето. И даже непогрешимый Профессор Икс. И к чему это привело?

Ванда может быть и не доверяла Тони Старку в полной мере, он был меньшим из возможных зол. Да и крайне редко появлялся в собственной башне, к огромному облегчению Ведьмы. Постепенно она осваивалась на базе, позволяла себе чуть больше времени проводить в обществе других людей, заглядывала в спортзал или даже комнату отдыха, когда там было больше трех человек. Но ее все еще боялись, она чувствовала это, слышала их мысли, пусть теперь уже совсем этого не хотела. Экранироваться было сложно, и покой Алая Ведьма находила только в одном месте — в палате Пьетро, размеренное шуршание приборов помогало ей успокаиваться. Иногда она даже засыпала в кресле около его постели, но на утро неизменно обнаруживала себя в своей комнате. Она не знала, кто именно ее перемещает, пока в одну ночь не проснулась и не уловила отголосок мыслей Сэма Уилсона, который осторожно поднимал ее на руки. Тогда и на следующее утро она не подала виду, что что-то произошло, но через пару дней составила компанию Соколу в гостиной, сделав ему чай и по обыкновению ничего не сказав, лишь едва заметно кивнув. С тех пор это стало негласной традицией.

Возможно, Ванде было так легко с Сэмом, потому что его не было там, в Соковии. Ей не приходилось пробуждать его самые худшие воспоминания, а ему не приходилось заново переживать их. Чувство вины жгло Ванду не хуже огня, пробуждая ее худшие кошмары. И что самое страшное, никто ее не винил! Никто не смотрел косо, скорее наоборот.

От гнетущих мыслей Ведьму отвлекает даже не сколько голос Наташи, сколько ее мысли и ее настроение. Ванда внутренне напрягается, невольно расправляя плечи, поднимая на русскую слегка расфокусированный взгляд. Ей требуется не более полминуты, чтобы полностью осознать, кто именно перед ней.

— Что? — брови Ведьмы сходятся на переносице, на лице чистое удивление вперемешку со страхом. Прошлое Наташи едва ли не сбило Максимову с выполнения миссии, заставило сомневаться, а действительно ли то, что они делают, во благо? И Ванда не могла заставить себя посмотреть в глаза русской шпионки, старалась и вовсе избегать ее компании.

— Пока они меня не подводили, — упрямо возражает Ванда, чуть отстраняясь от рыжей, невольно намекая на произошедшее на том злополучном корабле. Зрачки, реагируя на внутреннее состояние дочери Магнето, вспыхивают алым светом, а на кончиках пальцев появляется алый туман. Впрочем, Ванда быстро берет себя в руки, сжимая ладони в кулаки. Ей не хочется признавать правоту Романофф, но та не собирается отступать и не оставляет выбора. Почти, как Клинт когда-то. Возможно, именно это и играет решающую роль. Глаза вновь приобретают привычный светло-зеленый оттенок, плечи опускаются, а голос звучит на удивление глухо.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала, Наташа?

Фундамент эльфийского дворца. Кто в нашей время, скажите, не знает о том, что академия построена на камнях и…возможно на костях эльфов? Кажется, ступи на камень босой ногой, и ты тут же почувствуешь эту силу, мощь, которая растекается по твоему телу от стоп, забираясь все выше и выше.  Йен не рискнула, не смотря на собственное любопытство, разуться, хотя такая блажь приходила ей в голову каждый раз, когда она переступала порог оксенфуртской академии. За час до этого она прогуливалась на заднем дворе, любуясь ажурными оградами, живыми изгородями и цветным мелким гравием, что хрустел под подошвой ее туфель. Она ждала известий от Геральта, но тот не особо торопился, известие прибыло за пару минут до того, как Йеннифэр вновь углубилась в залы академии, присоединяясь к гостям. Чумазый босой мальчишка вынырнул прям перед Йен прямиком из зеленого лабиринта, непонятно каким образом пробравшись мимо охраны и других гостей во двор академии. Неумело отвесив поклон, а затем загнув одну ногу за другу и той почесывая темную от копоти левую лодыжку прямиком нестриженными на пальцах ног ногтями, он пробубнил:
- Госпожа, милсдарь ведьмак, проехал мимо городских ворот с час назад. В город не заезжал.
Где-то в сумраке невидимые часы исторгли из механического чрева несколько гулких ударов и услышать их в саду можно было только если окно в залу, где стояли часы, было распахнуто слугами. Йен прикрыла на мгновение свои фиалковые глаза прислушиваясь к своему внутреннему голосу, а когда вновь те распахнула, то увидела протянутую в ее направлении перепачканную землей и травой детскую ладонь. – гонец ждал оплату. Вынув из холщового мешочка на талии монету, Йен вложила ее в детскую ладонь и легким посылом головы вперед, велела гонцу скрыться с глаз прибывающих гостей.
Вино, что подавали гостям в кубках, было сладким, оставляющее на языке ягодно-медовый привкус, не чета вину, которое подавали в таверне от дешевизны и кислости которого так вязало во рту, что порой глаз дергался.  Внутри академии атмосфера была вовсе не такой, как в саду, ни единого намека на уединение, даже дышать полной грудью едва удавалось и винить во всем туго затянутый корсет не имело смысла, эмоции гостей выплескивались на окружающих как дешевое и теплое пиво, переполнившее кружку, а ведь официально вечер чествования нового короля еще даже не начался. Гладкие, чистенькие, нарядные, в своих причудливых пестрых одеждах, гости обменивались вежливыми улыбками и комплиментами друг с другом, но от взгляда каждого второго веяло презрением или холодом. Надушенные с пышными рукавами, словно пытаясь затмить собой всех окружающих гостей, поправляя воротнички, они бурно пожимали друг другу руки, бросая косые взгляды в направлении трона. Ну, конечно, каждый из присутствующих мечтал ухватить кусок пожирнее, выбить себе место под солнцем, пока была представлена такая возможность. Йеннифэр так увлеклась оценкой гостей, что не сразу ощутила, как ее пытаются ощупать, а когда ощутила, едва удержалась от того, чтобы восторженного поклонника не обратить в пыль на месте. Ее настроение стало еще хуже обычного – насколько такое вообще возможно. Но, оказывается, дно еще не было пробито, голос, так некстати зазвучавший от ближайшей к входу в зал колонны, дернул ее словно марионетку за ниточку, Йена не просто замедлила шаг, она вынуждена была резко затормозить и позади нее послышались недовольные голоса тех, кто шел следом. Благо кубок ее был почти пустым и вино не расплескалось на праздничный ее наряд. До чего нелепо в этот момент она выглядела. В коленях поселилась легкая дрожь, а во рту пересохло.
– Так-так-так… - начала было она,  и свет льющийся от сотни зажжённых свечей, заиграл в ее, цвета воронова крыла, волосах таинственным блеском, окутывая мягким мерцанием ее фигуру облачённую в платье в присущих госпоже Венгерберг цветах – черном и белом. На губах промелькнуло некое подобие улыбки, но она довольно быстро сползла с ее лица. – Вильгефорц. – Йен вытянула в сторону руку, и кто-то из слуг наполнил ее бокал прямиком из глиняного кувшина. – Почуяв свежую кровь выполз на свет божий из самой темной норы зализав свои раны, - копируя поведение некогда могущественного чародея из Роггевеена, Йена усмехнувшись тоже отпила из своего бокала. – Тебе-то какое дело? - Сдвинув брови, она внимательно глядела ему в лицо. – Хочешь и на вторую половину лица чары накладывать? – Взгляд ее был темным и холодным, темные пряди волос, которые находились ближе к подбородку и приоткрытым губам Йеннифэр трепетали от тяжелого прерывистого дыхания. То, что сейчас назревало между ними, мало походило на светскую беседу. И так бы оно и продолжалось, если бы поверх голов гостей не зазвучали знакомые аккорды лютни. Йэннифэр легко и немного неуклюже, будто бы ей вино дало в голову, отсалютовала бокалом чародею из Роггевеена и взглядом принялась искать в толпе знакомое лицо. Она могла поклясться своей лучшей парой парадных сапожек, что слышала голос Лютика.

Я уже не помню, когда в последний раз полноценно и спокойно высыпалась.
Наверное, еще до переезда в Централ-Сити. Ладно, возможно, это не так и я преувеличиваю, но тупая ноющая боль в голове стала моей постоянной спутницей в последние недели. Кофе и сильные транквилизаторы помогали мне продолжать жить.. нет, не жить, существовать, поддерживали натренированное тело в форме. Спала я теперь не более пары часов в сутки, бессонница не давала мне погружаться в надежные объятия Морфея, не помогали даже снотворные в полной мере - я лежала на нашей с Барри кровати и бесцельно смотрела в потолок, с ленивым интересом считая расползающиеся по нему трещины. Еще немного, и я сойду с ума. Оглушительная тишина и пустота моей, когда-то почти нашей, квартиры неизменно давит на меня каждую ночь, которую я здесь провожу. Меня душит липкий ужас и предвкушение того, что теперь моя жизнь действительно похожа на кошмар наяву. Все, буквально таки все в этом чертовом городе, в этой проклятой квартире напоминает мне о том, что я потеряла. Я потеряла любимого человека, и никто, н-и-к-т-о не мог помочь мне, облегчить груз, висящий на моем сердце. Чтобы хоть как-то отвлечься, я с головой ушла в работу, засиживалась в участке допоздна, иногда меня буквально-таки насильно выводили из здания и под конвоем отправляли домой, где я снова оказывалась в тюрьме собственных эмоций, среди которых главенствовала одна - невыразимая и ослепляющая боль. Но я не плакала, ни единой слезы не скатилось по моей щеке с того страшного дня. И возможно, в том и была моя основная проблема. Я не выпускала свое горе наружу, накапливая его внутри себя.

Его последние слов до сих пор снятся мне в кошмарах, я никогда раньше не жаловалась на проблемы с памятью, но сейчас не отказалась бы от устройства, способного стирать воспоминания. К сожалению, для современной науки человеческий разум оставался по большей части загадкой, так что моим последним спасением стал алкоголь, смешанный со снотворным. Я все чаще позволяла себе лишний бокал вина перед сном, стоило мне оказаться наедине с собой и собственными призраками. Я эгоистично замкнулась на своих проблемах, иногда совершенно не замечая того, что происходит вокруг меня. Уход Барри в СпидФорс выбил всю команду из колеи. Не успели мы насладиться ощущением победы над Савитаром, как получили такой удар под дых, разом выбивший воздух из легких и землю из-под ног. Мы были растеряны, даже потеряны. Барри был стержнем этой команды, ее сердцем. Возможно, без него мы не сможем нормально функционировать. Я все реже навещала С.Т.А.Р.-лабс, не в силах видеть на лице Циско очередное поражение. Парню тоже было тяжело - Аллен был его лучшим другом. Нам бы всем сплотиться, поддерживать друг друга. Но вместо этого каждый их нас замкнулся в коконе собственного горя, надежно его баюкая.

К несчастью, отсутствие Флэша очень скоро стало гораздо ощутимее. Что-то такое появилось в воздухе, как воздух перед грозой пахнет озоном, так и я предчувствовала приближение больших проблем в скором будущем, втягивая воздух в легкие, едва ли не падая с ног от усталости, снова и снова патрулируя улицы, держа руку на пульсе города, который стал таким.. родным. Сегодня, против обыкновения, я дежурила не с Джо. Напарник взял отгул, вернее, Сигнх заставил его это сделать, когда на прошлой неделе Уэст едва и не получил смертельное ранение в ходе выполнения задержания. Все в итоге обошлось, пуля лишь обожгла мужчине висок и царапнула ухо, но капитан был непреклонен. Полагаю, что я следующая на очереди, но пока еще оставалась в строю, ведь все понимали, что город находится на грани чего-то очень страшного. Среди офицеров уже стали ходить слухи определенного толка. Уолли очень старался, но его продолжали сдерживать, не желая терять еще одного члена команды. Нет, не команды. Семьи.

Медленным и тяжелым взглядом окидываю новое место преступления, стараясь зафиксировать в памяти каждую деталь и попробовать восстановить сценарий развивающихся событий. Очевидно, без вмешательства мета-человека тут не обошлось. Мы снова не успели. Тяжело вздыхаю, доставая из кармана телефон и нажимая на кнопку быстрого вызова. Подношу трубку к уху, слушая навязчивую мелодию из какой-то рекламы, установленную вместо унылых гудков. На губах появляется несколько грустная улыбка. Циско в своем репертуаре.

- Ховард, аккуратнее с уликами! - не в силах сдержать негодующего вскрика, замечая несколько неумелые действия коллеги. Сердце по привычке сжалось при мысли, что Барри не пришлось бы делать замечаний. В этот момент на том конце провода ответил усталый и несколько безжизненный голос, отчего сердце сжалось снова, - Циско... - невольно поджимаю губы, чуть сильнее прижимая телефон к уху, - Кажется, у нас проблемы, не помешала бы помощь, особая помощь, - мне не нужно повторять дважды и мне кажется, что я даже слышу проблеск прежнего Циско, когда диктую адрес. В любом случае, ему не помешает немного развеяться, в последние дни Рамон буквально таки запер себя в лаборатории, работая на износ. Вешаю трубку, вновь убирая телефон в карман, снова обводя взглядом всю картину в целом, немного хмуря брови. Что-то здесь... не так, неправильно. Не уверенная точно, в чем именно проблема, я в раздражении прикусываю нижнюю губу, делая глоток уже давно остывшего кофе, которое купила еще по пути в участок рано утром. Я едва ли не выплевываю напиток, замечая новое действующее лицо. Мне с огромным трудом удается сдерживать обуревающие душу эмоции. Это нечестно и несправедливо по отношению к появившейся в поле моего зрения девушке. Но тиски вокруг сердца сжимаются лишь сильнее.

- Я возражаю, тебе не следует здесь быть, - каким-то чудом мой голос звучит ровно, я перехожу сразу к делу, не тратя время на ненужную вежливость, в горле встает горький комок, который я с трудом, но сглатываю, - И ты никак не можешь нам помочь, только мешаешь. Как ты вообще узнала о месте преступления? - невольно прищуриваюсь, окидывая стоящую рядом журналистку подозревающим взглядом, понимая, что это не может быть случайностью или совпадением. Никого из журналистов или просто любопытных в квартале замечено не было - он вовсе был оцеплен по всему периметру. Но у меня нет сил сейчас разбираться с ней.

- Иди домой, Айрис, не заставляй меня привлекать Джо, - с моих губ срывается практически усталый вздох. - Я.. я позвоню тебе потом, расскажу, что могу, только.. уходи сейчас, - с особым нажимом и интонацией произношу последнее слово, стараясь все же не выказывать ей всех своих чувств, разумом понимая, что это не ее вина. Она провела в смертельной опасности непозволительно большое количество времени. Ей тоже нужна сейчас поддержка и помощь, но я не могу её оказать.

Ужас за ужасом тянулся. Реки крови, агония. И каждую секунду звучал леденящую душу голос.  «Убей-убей...» Сильвана противилась, оттягивала себя, как могла, но тело её повиновалось не её воле, а воле её господина — короля-лича. Её руки утопали в крови бывших соратников, друзей. В голове кружатся мысли... мрачные мысли что овладевают всякого, кто был еще способен мыслить. Что они творят? Душа молилась не встретить тех, кто был лучиком света на жизненном пути, потому что не хотелось видеть смерть самых дорогих. В глубине души еще томилась надежда, но и она довольно быстро угасла.

Приготовившись, к очередной битве, ветрокрылая, ждала приказа о наступлении. Команду, которую должен был дать король-лич. Но голос не появлялся. Тишина. Долгожданная тишина и спокойствие. Головная боль утихает. Некогда следопыт Кель'Таса, начинает понимать, что это… свобода. Свобода, от леденящего душу голоса. Все действие и мысли преднадлежат ей и только ей. По крайней мере сейчас. Радость переполняет эльфийку. Сейчас она ощущает себя по настоящему счастливой. Затем резко становиться невыносимо тоскливо и больно. Приходит осознание того, чем она в последнее время занималась, и как сложилась её жизнь.

— Я убью тебя, Артас! Клянусь! Твои дни сочтены! —  Девушка зло стиснула зубы. Осталось только придумать, как именно уничтожить павшего принца Лордерона. Смерть — слишко просто. Он не должен просто умереть, после того, как заставил пройти её через ад. —  Но не надейся на то, что я подарю тебе быструю смерть. Я поставлю тебя на колени. Ты будешь страдать не одни сутки, это я тебе обещаю.

Банши задумалась, куда забился на данный момент Менитил, и как именно расправится с ним. Конечно, у Его Высочество нет причин не доверять своему офицеру. Но подкрадываться к нему, с какой-нибудь удавкой было бы странно, и пожалуй глупо. Ответ пришел сам по себе. Яд, это то что надо. Действует медленно, но достаточно эффективно. Кажеться троли любили намазаться свои торы, какими-то лягушками. Но вот какими и как, этого эльфийка не знала.

—  Да уж… яд, это не то, чем эльфы обычно пользуются в сражении, неплохо было бы отыскать того, кто смыслит в ядах.. —  Подумала Ветрокрылая, припоминая. что разведчики докладывали о друидах —  ночных эльфов. — Почему бы и нет? —  Мелькнула мысль. Сильвана не очень любила ночных эльфов, но ради достижения своих целей, она была готова потерпеть и сородичей с Калимдора.

— Я отправляюсь на разведку. —  Сообщила некогда следопыт Луносвета, своему офицеру. Вдаваться в подробности, она не хотела. Путь голос короля-лича и утих в её голове, но быть может он еще контролирует её окружение? Может это какое-то испытание очередное… — Надо быть осторожней.

Эльфийка старалась не оглядываться. Если кто-то за ней следит, то пусть её вылазка не будет выглядеть очень подозрительной. Если что, можно сказать, что яд должен помочь в борьбе с живыми, и только потому она обратилась к друидам. Конечно в идеале, просто не попадаться. Едва ли короля лича особо будет волновать её жалкие оправдания.

Банши решила не прятаться от ночных эльфов, а просто прийти к ним, как ни в чём не бывало. Как будто она не заметила, что она немножечко мёртвая, и уже не первый день. Ветрокрылая решила, что ей лень играть в прятки. Не говоря уже о том, что она пришла сюда не просто так, она пришла узнать, если тут кто-то, кто мог бы изготовить для неё яд. Зачем тянуть время, когда можно сразу перейти к делу?

— Добрый вечер, господа. — Произнесла эльфийка, неспешно приближаясь к друидам. — Добро пожаловать в наши леса. — Сильвана приветливо поклонилась гостям. Лучница внимательно смотрела за каждым из гостей, понимая, что они вот-вот могут наброситься на неё. Как-никак она нежить, а с нежитью, пока еще никто не вел переговоры.

Утро выходного дня началось, как ему и положено, уже далеко за полдень, и проснулась я в пустой и уже остывшей постели. Глеб был той еще совой, но в сне нуждался не так сильно, как я. Читер-некромаг. И хотя натренированное за годы жизни у Дурневых, а после и в Тибидохсе тело, умело подниматься с первым звонком будильника, я все же предпочитала после пробуждения еще какое-то время нежиться в постели, если обстоятельства позволяли и не надо было никуда спешить, никакой мир в очередной раз спасать. Бейте меня за это ногами, да. Отсутствие Глеба в нашей постели в выходной объяснялось просто - не нужно обладать усиленным слухом, чтобы услышать громыхание посуды на кухне и тихое переругивание. В приготовлении завтрака на двоих явно принимало участие третье лицо - наш семейный домовой, который по степени вредности мог дать фору даже старику Феофилу. По привычке позеркаливающее меня кольцо громко и выразительно фыркнуло, но от комментариев дед решил воздержаться, в тайне со мной очевидно согласный. Решив дать Бейбарсову несколько минут форы, я потягиваюсь всем телом и медленно сползаю с постели, направляясь в сторону ванной и утопая в мягком ворсе коврового покрытия. Что ни говори, а вкус у моих предков был отличный. В этом вопросе яблочку все же удалось откатиться от семейной яблони, если верить уверениям незабвенной мадемуазель Склеповой.

Спустившись на первый этаж, я обнаружила то, что и ожидала - разгромленную кухню, перепачканного с ног до головы в муке и почему-то перьях, но при этом жутко довольного Бейбарсова, тарелку с предполагаемыми блинами и нашего домового, который держал в руке пышущий жаром чайник, всем своим видом при этом выражавшего, что он-де не при делах, это все молодой хозяин учудил. Прислоняюсь боком к дверному косяку и скрещиваю руки на груди, отчаянно борясь с абсолютно сумасшедшей влюбленной улыбкой. Меня хватает ровно на две минуты, после чего я буквально складываюсь от смеха пополам, встряхивая еще влажными после душа волосами. Еще через пять минут мне с другом удается восстановить дыхание и даже принять лицу максимально нейтральное выражение под крайне неодобрительным взглядом своего мужа [о, Древнир и его предметы одежды, до сих пор непривычно].
- Где же ты так провинился, что решил приготовить мне завтрак? - склоняю голову к плечу, с хитрым прищуром смотря на своего некромага. На самом деле, наша кулинарная ситуация еще была не такая плачевная, в последний раз приготовленная мной запеканка была вполне съедобной. Опустим за скобки, что это должны были быть макароны по-флотски. Впрочем, и приготовленные Глебом блины тоже отдаленно напоминали блины. Очень отдаленно, при зрении в минус пять. Шурасик бы точно не заметил ничего необычного. Весело фыркаю, насаживая кусочек кулинарного шедевра на вилку и медленно пережевывая, словно бы в задумчивости приподнимая взгляд к потолку.
- А знаешь... вкусно, - широко улыбаюсь и звонко целую Бейбарсова в щеку, подхватывая тарелку и щелчком пальцев подзывая к себе свою любимую чашку. Я планировала взять все необходимое и позавтракать на террасе, а после приступить к разбору очередной комнаты - это была еще одна спальня, которую можно переоборудовать под будущую детскую. При мысли об этом хотелось глупо улыбаться. Мирную идиллию выходного утра прервал словно бы нарочито дребезжащий звонок нашего общего зудильника. Откровенно говоря, зудильник был Глеба, а мне было лень заводить свой, но это не важно. А возникшее на экране лицо Лены Свеколт лишило меня последней надежды - по пустякам она бы не звонила. Пришлось, на прощание чувственно поцеловав Глеба, отпустить его к сестре по дару.

И что-то мне подсказывало, что остаток дня я буду посвящена сама себе. Можно было, конечно, придерживаться старого плана и заняться наведением порядка, но после пары инцидентов со своенравными артефактами и спонтанной телепортацией, решили так не рисковать. Когда жизнь более менее пришла в подобие нормы, хочется поддерживать стабильность. С меня приключений хватило. Выбрав наименее опасный вариант, я, прихватив книгу по изучению драконов, устроилась в гостиной в своем любимом кресле. Но надолго моего внимания не хватило - большую часть информации я уже и без того знала, а остальное не казалось мне существенно важным. В конце концов, когда я поймала себя на том, что зеваю уже шестой раз за последние десять минут, я отложила книгу в сторону и с наслаждением потянулась, сцепив пальцы в замок. Кто бы мог подумать, что без Глеба мне абсолютно нечем себя занять? Когда я успела стать такой зависимой от него. Фыркнув и покачав головой от собственных мыслей, решительно встала с кресла и направилась.. на кухню, которую Прохор проводил в порядок после утреннего разгрома, что-то напевая себе под нос скрипучим голосом. Примерно также скрипит футляр от контрабаса, когда я задвигаю его на полку. Поняв, что я лишняя на этом празднике жизни, возвращаюсь в гостиную и рассеянно ее оглядываю. Подцепив со столика зудильник, от нечего делать пощелкала по знакомым каналам, но передача про брачный период болотных хмырей и его влияние на общий биогеоценоз лесов средней полосы меня не особо вдохновила. Номер Склеповой был занят, а Ягун не ответил даже на третий звонок. В раздражении швыряю ни в чем не повинное блюдце на диван.

В доме воцарилась гнетущая напряженная тишина. Лишь только размеренно тикали старинные часы, монотонно выполняя свою работу и отсчитывая неумолимо бегущее вперед время, да периодически скрипели старые доски, словно особняк тяжело вздыхал, вспоминая дела давно минувших дней, когда был наполнен жизнью и смехом. Я с легкостью могу представить, как проходит мое детство в этих стенах, как папа учит меня ходить, а мама читает на ночь сказки про принцесс и драконов. Чума отняла у меня даже надежды на нормальную семью, уж лучше бы академик решил отдать меня в детский дом, чем к Дурневым. Конечно, он не мог тогда предполагать, какая жизнь меня ждет, да я и не привыкла жаловаться, но все же.. пожалуй, никогда не смогу понять или простить старухе, что давно уже уничтожена, этого. И из головы не идет ее дребезжащий смех, который до сих пор преследует меня в кошмарах, и ее слова, о том, что мы похожи. Это была ведь всего лишь уловка, чтобы выбить меня из колеи.

Тебе не сбежать от этого, Таня, покорись мне, шепот звучит как будто изнутри головы, является тем самым пресловутым внутренним голосом. Мне удается ее игнорировать и держать под контролем большую часть времени, но иногда она собирает достаточно сил, чтобы пробить ментальные щиты. Она всегда рядом, где-то на краю сознания, не дает полностью расслабиться. А в кошмарах я вижу, как медленно превращаюсь в ее подобие, в бездушное чудовище, которое щелчком пальцев открывает Жуткие ворота и громко смеется, запрокидывая голову и встряхивая огненными волосами.

И после этого темнота. Лишь крики о помощи и реки крови. Я вижу тела моих друзей и знакомых, тела сильнейших магов с вырванными сердцами, с выражением ужаса и боли на лице от моего предательства. Бывают ночи, когда я совершенно не в силах противостоять старухе и боюсь даже закрывать глаза. В такие ночи я как-никогда близка к самому краю, но хорошо, что рядом со мной есть чуткий к подобным перепадам Бейбарсов, который не задает лишних вопросов, лишь отводит меня вниз, в огромную гостиную, взмахом руки зажигает камин и устраивается в мягком кресле, лишь своим присутствием и биением сердца отгоняя ужасы, пока я не мигая и не отворачиваясь смотрю на пляшущие языки пламени, медленно и постепенно выстраивая ментальные стены, вновь загоняя старуху в самые глубины, под сотню замков. С каждым разом все сложнее.

С момента нашего переезда не прошло и полугода. Мы постепенно, в перерывах между тренировками, разбирали комнату за комнатой, возвращая дому былое великолепие и жилой вид. Часть вещей ремонтировали магией, часть отсылали домовым в Тибидохс с соответствующей платой, а часть без сожалений выкидывали или уничтожали. У меня никогда не было ничего своего, кроме контрабаса и футляра от него, было немного дико даже мысленно говорить, что это мой дом. Вернее, теперь уже нас. Нашей семьи. Но не смотря на долгие месяцы работы, около трети комнат еще оставались в крайне запущенном виде. Бесцельно побродив по второму этажу и заглянув буквально таки в каждую из комнат, я наткнулась на лестницу на чердак, куда мы даже не заглядывали, оставив его на потом, как вишенку на торте. Покачавшись на пятках, я все же стала осторожно подниматься по ступеням, на всякий случай чуть приподняв руку с кольцом, которое отчего-то нагрелось, словно дух моего деда пытался меня от чего-то предостеречь, но продолжало хранить молчание. Приняв это за одобрение моих действий, я все же осторожно ступила на чердак, с осторожностью перенося вес своего тела. Доска скрипнула, но осталась стоять на месте. Шепнув освещающее заклинание, чуть выше приподнимаю руку, стараясь заглянуть как можно дальше. Краем глаза замечаю отблеск огненно-рыжего и поворачиваюсь в ту сторону, замечая средних размеров раму, прислоненную к стопке коробок. Делаю пару осторожных шагов в ту сторону, напряженная, как струна. В первый момент мне показалось, что это старинное зеркало, потемневшее от времени, пыли и паутины, когда я увидела там рыжеволосую девушку с непокорными кудрями, которая смотрела оттуда на меня сквозь полуопущенные веки и улыбалась так до дрожи знакомо. Рука с кольцом затряслась, когда узнавание накрыло меня. В доме никого не было почти три десятилетия, это не может быть мой портрет. Выходит, все эти рассказы, весь этот пробирающий до костей шепот - это все правда.

Решение было принято быстро, пока я не успела передумать. Я едва не спотыкаюсь на пороге, спеша покинуть чердак и сбежать от этих насмешливых зеленых глаз - на моем лице никогда не было такого выражения. Дверь за мной оглушительно громко хлопает, осознание сбивает меня с ног и лишает способности ясно соображать.

Я не ты, - голос дрожит, дыхание сбивается, когда я лихорадочно открываю ящики в нашей с Глебом спальне, в панике и ужасе забывая про то, что я ведьма. Наконец, нужны мне предмет найден. Ножницы большие, канцелярские, очень острые. Сжимаю их в руке, подходя к зеркальной двери одного из шкафов с одежды. В волосах и на плечах рубашки Бейбарсова, которую я надела сегодня утром, пыль и клочки паутины, а в глазах затравленный и безумный взгляд. Медленно, прядь за прядью, беря практически под корень, неровно из-за мелко трясущихся рук, я уничтожаю сходство с Чумой, пока в конце концов у моих ног не оказывается небольшая горка моих волос, к которым я никогда не подпускала парикмахеров. Видимо теперь придется, приводить это в порядок. Улыбка на губах медленно гаснет.

Что же я наделала?

Рука с ножницами опускается, пока другой я провожу по остриженной голове. Мне с трудом удается сдержать несколько безумный смех. А где-то внизу хлопнула дверь.

Я часами, да что там, месяцами, пыталась предугадать этот момент. Медитировала, очищала свое сознание, применяла доселе малоизвестные магические техники - вот только без эффекта. По дичайшей иронии судьбы, мои силы игнорируют тебя, Пьетро. С одной стороны, это хорошо. Я могу не бояться причинить тебе вред или даже убить. Но с другой стороны, я постоянно в неизвестности. Ты навечно темное пятно для меня. Единственная постоянная неизвестная. И ты не представляешь, как сильно это раздражает. Даже в самые худшие свои времена, я умудрялась контролировать мир вокруг. Кроме тебя.
Каждое мгновение я вижу тысячи, если не миллионы вероятностей. Я могу с точностью до тысячных предугадать курс акций компании Адидас двадцать девятого числа одиннадцатого месяца девятнадцатого года. Я могу без особого труда расписать жизнь агента, которому не повезло случайно поймать мой рассеянный взгляд. Я могу без особых усилий поднять вес в сотни раз превышающий мой собственный.  Я могу в насмешку над богом играть облаками, создавая угодные мне узоры и фигуры. Я могу заставить любого человека увидеть_почувствовать все, что угодно. Но я упорно не могу увидеть твое будущее, Пьетро. Я все также вижу несколько вариантов грядущих событий, но все они размытые. Я, словно объектив фотоаппарата, не могу сфокусироваться на деталях. Я вижу боль и страх. Вижу реки крови. Вижу огонь. Вижу недвижимые тела людей. Но я не вижу их лиц. Только примерные очертания, заставляющие меня гадать. И это до чертиков меня пугает. И все мои попытки увидеть больше, проваливаются, вызывая лишь нестерпимую головную боль. Мои силы будто бы кто-то блокирует. Ты нужен мне, брат, потому что рядом с тобой любой туман всегда рассеивается. Мы не просто так близнецы, мы всегда уравновешивали друг друга. Дополняли - это признавал даже фон Штрукер, даже Эрик никогда не рисковал нас разделять. А сейчас между нами океан.

Ты все еще живой, я точно знаю. Я чувствую. К тому же, или Хелен или Мария по возможности отправляют мне отчеты по твоему физическому состоянию, как только у них возникает свободная минутка. Возможно, они тоже переживают о тебе или же боятся потерять мою лояльность, я не знаю. Но физически ты абсолютно здоров, Пьетро, почему ты продолжаешь упрямиться? Все твои раны уже давно заросли, хотя я все еще по памяти могу с точностью до сантиметра их воссоздать, стоит мне закрыть глаза. Ты должен вернуться ко мне, брат, ты обещал. Пожалуйста. Моя жизнь уже давно подчинена рефлексам, я действую автоматически - завтрак, пробежка, зарядка, тренировка, обед, медитация, йога, снова тренировка, ужин, отбой. Изредка привычный распорядок прерывается заданиями, где я зачастую выполняю роль прикрытия. Впрочем, не уверена, что сейчас я способна на большее. С каждым месяцем руки опускаются все ниже. Я лишь сильнее прикусываю губы и продолжаю бороться. Ты обещал.

А те казавшиеся бесконечными недели в заключении? Я едва не сошла с ума от неизвестности, бесконечно кусала губы и лишь тупо раскачивалась, напрягая остатки сил, пытаясь прорваться сквозь блокирующий ошейник. Ты был полностью в распоряжении бывшего Щ.И.Т.'а - Барон, хоть и мертвый, практически добрался до тебя. Перед глазами стояли воистину ужасающие картинки того, как тебя сначала отключают от аппаратов, а потом вновь расстреливают и скидывают в океан. И поверь, это были еще самые безобидные. А стоило мне закрыть глаза, как я снова видела твое безжизненное тело. Поверь, нет для меня более сильной пытки, чем эта. Лишь в полете Капитан рассказал мне все в подробностях. Доктор Чо где-то за неделю до раскола отдала распоряжение перевести твой саркофаг в ее лабораторию в Пекине, чтобы там опробовать какую-то новую технологию. Так что им всего лишь пришлось в срочном порядке разворачивать куинджет и сажать его на территории Ваканды, где им была обеспечена полная безопасность и защита. Из моей груди вырвался истерический смешок. Ты не можешь без приключений даже в коме. Больше мне ничего не сообщили, но я продолжала ощущать кожей какую-то тайну. Роджерс не все мне сообщил, вот только я слишком сильно уважала капитана, чтобы без его ведома вновь залезать ему в голову. Ты был в безопасности, это главное.

В первую минуту мне показалось, что это сон. Видимо меня укачало в самолете, а до моей комнаты Клинт донес меня на руках. А дальше мое сознание выдало желаемое за действительное. Но тепло его тела, такое родное, такое знакомое, исключает вероятность иллюзии или ошибки. На мгновение прикрываю глаза, позволяя его запаху полностью окутать мое существо, только сейчас по-настоящему расслабляясь. Словно до этого на моих плечах был вес целого мира. Только сейчас вновь ощущая себя живой. Словно до этого я лишь существовала. Ох, Боги.

- Пьетро, - снова, практически неосознанно шепчу я, напрочь игнорируя его слова, не зафиксировав в них ничего жизненно важного, хаотично скользя ладонями по его рукам и плечам, стремясь прижаться как можно теснее к его телу. Мое сердце требует этого. Я ловлю губами его пульс, и выдыхаю более расслабленно. Живой. Ж-И-В-О-Й. Я теперь никогда его от себя не отпущу. Только вместе. Просто не выдержу снова этого ощущения пустоты. Я с наслаждением вдыхаю его запах, не в силах сдержать абсолютно счастливой улыбки. Поэтому благополучно пропускаю между ушей его реплики, лишь глупо улыбаясь. Мой брат в своем репертуаре.

- Я скучала по тебе, - вместо ответа на его нелепое извинение, негромко и довольно невнятно бормочу, просто наслаждаясь теплом его тела и быстрым биением сердца около моего уха. Клянусь, это самый прекрасный звук во всей вселенной. Встаю на цыпочки, невесомо скользя губами по мягкой ткани его футболки, жадно вдыхая его запах. Мне плевать на весь окружающий мир и что могут о нас подумать. Ближе него у меня никогда никого не было. И не будет.

- Я больше не хочу ждать, - горячо шепчу я брату на ухо, запоздало отвечая на давно заданный им вопрос, сильнее комкая в руке его майку, в то время как другая безошибочно скользит по тем местам, где эоны лет назад расцветали алые цветы. А в голове набатом бьется мысль: Я могла его потерять. Навсегда. Перед закрытыми глазами ярко мелькают алые пятна, и эту картинку мне никогда не стереть из памяти.

Золотая корона сдавливает виски, а я чувствую себя предательницей, когда склоняюсь в полупоклоне перед Дарклингом, позволяя водрузить ее на мою голову и ощущаю ее вес. Я так долго боролась с ним, но не могла допустить ещё больших потерь. Гриши слишком долго жили в страхе за свои жизни, подавляли свою сущность, и если ради безопасного будущего своих людей я должна в буквальном смысле продать душу дьяволу, я готова это сделать.

Всё оказалось гораздо хуже, чем я думала.

Чувствую себя птицей в золотой клетке. Мои покои были перемещены в Большой дворец, хотя я бы предпочла свою старую комнату. Моя охрана состояла исключительно из людей Дарклинга, он бы не допустил рядом со мной никого из тех, кто хоть на сотую процента лоялен мне. Я не могла покидать пределы дворца в одиночку, всегда сопровождемая тенью хотя бы одного из опричников. Впрочем, они никогда не заговаривали со мной и всегда держались на почтительном расстоянии, которое впрочем не оставляло простора для глупостей. Иногда я ловила себя на мысли, что предпочла бы даже и их компанию. Всё, что угодно, лишь бы не молчание.

Я все никак не могу привыкнуть к своему отражению. Когда-то орехово-каштановые, а сейчас белоснежно-белые, мои волосы делали и без того тёмные круги под глазами ещё заметнее, несмотря на то, что я регулярно использовала свои способности, мне никогда не стать хотя бы вполовину такой же прекрасной, как Женя или даже Зоя. Впрочем, может быть дело в том, что я не помню, когда последний раз спала больше трех часов за ночь без постоянных кошмаров. Ночь дня рождения Николая я никогда забыть не смогу. К счастью, никто серьёзно не пострадал — ничего из того с чем не справились бы целители. Но их крики, святые, их крики, когда ничегои Дарклинга впивались когтями и зубами в их плоть. Они преследуют меня ночами.

И я искренне хочу ненавидеть Дарклинга, всей душой, всем своим естеством. Но не могу, просто не получается.

Ведь я выбрала его сама, по собственной воле. Просто не могла допустить, чтобы кто-то еще пострадал. Не из-за меня. И я искренне надеялась, что действильно могу изменить положение дел в стране. Вот только я была не более, чем украшением, красивой куклой, которая нужна была Дарклингу, чтобы держать в узде вторую армию и моих последователей. К сожалению, я прекрасно осознавала, что не всех устраивало такое положение дел. Хотя большинство гриш остались с нами во дворце, кто-то успел сбежать до того, как мы заключили с Дарклингом сделку. Николай вернётся, это лишь вопрос времени, если не за троном, то за мной. Я слишком хорошо знала этого упрямого хитрого лиса. И хотя сама мысль о том, что он придёт за мной, приятно грела душу, я также совершенно ясно понимала, что это будет последнее, что он сделает в жизни — Дарклинг не раздумывая его убьёт, ему не нужен мятежный наследник престола. Ему вообще не нужны конкуренты. Я надеялась, что Ланцов одумается, когда услышит рассказ близнецов, что я добровольно сдалась, или после новости о коронации. Я не впервые ошибаюсь в людях. И это может стать очередной фатальной ошибкой. Мне нужно больше информации, чтобы действовать.

— Рада разочаровать тебя, — ничего не могу с собой поделать, мне хочется развести Дарклинга на эмоции. Во-первых, это очень любопытно и будоражит кровь, предполагаю, что я единственная оказываю на него подобное влияние. Во-вторых, мне надоело, что он смотрит на меня, как на неразумное дитя. Может быть, я действительно являюсь ребёнком в сравнении с ним — в конце концов у него за плечами сотни лет опыта, но это также и означает, что его сердце очерствело, слишком долго он был один. Он забыл, какого это — быть человеком. Чувствовать. Заботиться. Сопереживать. Но с другой стороны, он сам неустанно повторял, что я — единственная равная ему. Что я должна стать его балансом. Возможно, я должна заставить его вспомнить.

Я уже готовилась ко сну, отпустив своих служанок, я позволяла им только готовить меня к очередному дню — делать причёску, наносить макияж, помогать облачаться в причудливые платья — скучая по умелым рукам Жени; заканчивать же очередной день я предпочитала в одиночестве, не сдерживая слезы, когда эта мысль пришла мне в голову. Мне страшно представлять себя на его месте, если бы наши роли поменялись. А что, если я ошиблась? Ведь нам действительно было хорошо друг с другом. Почему-то рядом с Дарклингом я чувствовала себе на удивление спокойно и защищенно, мне хотелось больше улыбаться и видеть его улыбку; нравилось слушать его рассказы; нравилось просто смотреть на него; нравилось чувствовать себя красивой и желанной, когда он смотрел на меня. Он научил меня чувствовать себя значимой. Он заставил меня поверить, что я желанна. Я до сих пор храню между страницами книги, которую он мне и подарил, засушенный цветок из очередного букета, который мне присылали каждую неделю. Он запомнил, что я предпочитаю простые цветы, поэтому эта ромашка была мне дороже многих сокровищ. Возможно даже дороже усилителя, который теперь крепко обхватывал мою шею.

И теперь, это его проблема. Потому что я собираюсь потребовать то, что принадлежит мне по праву. Когда-то он сказал мне, что я должна стать его балансом — сделать его лучшим человеком. И раз он оказывается прислушиваться ко мне, возможно, это он должен сделать из меня лучшую версию. Поэтому я вытаскиваю из волос все держащие причёску шпильки, позволяя им рассыпаться по плечам и стягиваю с плеч плотную кефту, которая мешала мне нормально дышать весь день. Я остаюсь только в теплом хлопковом белом платье, отороченном чёрными и золотыми нитями. Поздняя осень в Равке всегда была прохладной.

Коридоры дворца были пусты в это время суток за исключением редких патрулирующих групп, которые я обманывала, отражая свет от себя. Фокус, которому я научилась во время своих странствий. Они не уделяли особого внимания дрожащему лунному свету, поэтому через несколько минут я уже оказалась перед покоями Дарклинга. Его опричники были более тренированые, поэтому я заставила свое тело расслабиться, выходя из тени. Если они и удивились, то не подали виду. Мне даже не пришлось отдавать никаких особых приказов, видимо Дарклинг заранее распорядился пускать меня вне зависимости от обстоятельств. И я не знала, что чувствовать по этому поводу.

В любом случае, через пару минут я уже осталась наедине с безэмоциональной дверью, набираясь храбрости постучать. Я прекрасно осозновала, что Дарклинг уже должен почувствовать меня, поэтому промедление выглядит глупо. На мгновение моя рука замерла над поверхностью двери, но я все нашла в себе силы, услышав ответ практически мгновенно. Он ждал меня, внутри у меня буквально все перевернулось.

— Я не твоя, — и хотя все моё существо противилось этим словам и отчаянно желало обратного, когда в голову некстати лезли отрывки прошлого, - я Равки, — загоняю чувства как можно глубже и упрямо продолжаю, поджимая губы.

— Ты получил все — страну, армию, корону... — на миг прикрываю глаза, делая судорожный вдох, — Меня! — мне приходится приложить усилия, чтобы не взмахнуть руками в раздражении, выставляя себя ещё более глупой перед ним. — А что получила я? — подхожу ещё ближе к креслу, где с достоинством особы королевской крови восседает Дарклинг, чуть наклоняя голову к плечу, - Изоляцию? Презрение моих друзей? Статус твоей покорной игрушки? — слишком много эмоций и мыслей у меня накопилось после коронации, мы едва перекидывались парой слов за все это время, в основном потому что я сама отказывалась с ним разговаривать. - Меня это не устраивает.